Свет памяти протоирея храма Илии Обыденного в Москве Владимира Ивановича Смирнова (27.07.1903-01.06.1981)

ЗЛАТОУСТОВСКИЙ ОГОНЬ

Протодиакон Сергий Голубцов, протодиакон храма прп. Пимена Великого в Новых Воротниках

«Когда вы соберетесь после предания земле моего бренного тела, отслужите литию <...> сядьте вокруг стола, и пусть старший из вас, о. Владимир Смирнов, прочтет вам мое последнее слово, и пусть оно будет моей исповедью и задачей для вас...

Завещаю вам, моим духовным чадам, всегда иметь перед своим духовным взором этот Златоустовский огонь, - он всегда поможет удержаться, или, если упал, — подняться на соответствующую вашим силам Христову высоту. Бойтесь только обращать в нечто привычное и будничное, прозаичное и земное  Святое Евангелие и переданное нам служение ангелов . Пусть Златоустовский огонь будет вашим идеалом, вашим небом; имейте всегда перед вашим духовным взором Лествицу Иаковля. Будьте ближе, как позволят вам это ваши силы, к Неопалимой Купине... Вспомните вот о такой любви: «Господи, если за мои грехи Ты пошлешь меня в геенну, и там я не перестану любить Тебя». Эти слова, кажется, святителя Димитрия Ростовского... Всегда имейте в сознании Божественный Огонь, сошедший на землю, Божию Любовь, посетившую нас; животворящий Крест, возрождающий души наши. Пусть всегда перед вами будет знамение нашего удела на земле, нашей судьбы, уготованного нам наследия милостию Божией, — Божия Матерь. Она и есть Неопалимая Купина, к которой Господь судил нам приближаться...»

Это — выдержка из завещания протоиерея Иоанна Потапова, духовного отца протоиерея московского храма Илии Обыденного Владимира Ивановича Смирнова (1903—1981), со дня рождения которого в 2003 году исполняется 100 лет и о котором пойдет речь в нашей статье.

…Небольшой храмик в честь пророка Илии стоит в самом центре Москвы, почти теряясь среди окружающих домов. В 1960 — 1970-х годах сразу при входе в храм вас встречал его многолетний верный страж Виталий Сергеевич — высокий пожилой мужчина (ныне покойный), помогавший клирошанам протиснуться сквозь толпу народа. Со стены взирал Спаситель, проникновенно написанный во весь рост священномучеником Серафимом (Чичаговым). По праздникам и воскресным дням справа за свещным ящиком можно было видеть старосту Макара Никифоровича Гончарова. Купив у него свечку, проходили к солее основного храма — к чудотворному образу Богоматери «Нечаянная радость».

Из служивших здесь иереев назовем лишь наиболее выдающихся по своей пастырской харизме за последние 70 лет: это настоятели — отец Виталий Лукашевич (погиб в Уссурийском крае в 1938 году), отец Александр Толгский2 (умер в 1962 году), отец Николай Тихомиров (умер в 1987 году), а также священники Александр Егоров, прослуживший в храме чуть ли не 50 лет (умер в 2000 году), и, конечно, Владимир Иванович Смирнов.

Родом он был из села Одинцово Московской области. Отец Володи, Иван Константинович, работал на железной дороге смазчиком. Со временем благодаря усилиям его жены Ольги семейству удалось наладить собственную мелкую торговлю и даже открыть что-то вроде трактира. Однако внезапный пожар уничтожил все дело. Иван Константинович с горя начал «зашибать» и в 1910 году умер. Ольга осталась одна с пятью детьми3. Ей по мере сил помогал крестный отец Володи — псаломщик ближайшей церкви Алексей Андреевич. Благодаря его поддержке мальчик смог окончить четырехклассную одинцовскую школу.

Детство Володи было ознаменовано чудесным событием. В трех-четырехлетнем возрасте ему в больнице сделали неудачную операцию, и он стал инвалидом. «Лежал я на печи, — вспоминал батюшка, — ходить не мог. Друзей у меня никого не было. Единственные друзья — это преподобный Сергий, святитель Николай... Так я и рос». Все же, как сказано выше, в школу его определили. И вот в 1913 году, когда на торжественное прославление святителя Гермогена в Москву со всех концов России потянулись тысячи паломников, с группой учащихся из Одинцова увязался в первопрестольную и Володя, которого учительница из-за его костылей сначала отказывалась брать. Приехали в Кремль. К Успенскому собору огромная очередь. Стоять в ней не одни сутки. Но можно было войти в собор с другого конца и поклониться мощам издали. Так и решила сделать учительница. Володя же стремился припасть к самой раке, дабы получить исцеление: он видел, как только что исцелился поднесенный к мощам мужчина, кричавший от боли и вдруг затихший. Мальчик слезно просил учительницу, но та не решилась нарушить установленный порядок. Тем горячее молился он святителю — пусть издали. А на следующий день, проснувшись, почувствовал себя почти совершенно здоровым. Костыли ему больше не понадобились…

В 1915 году мать вторично вышла замуж. Отчим-сапожник посадил Володю латать обувь: нужно было зарабатывать на хлеб. Однако учительнице жаль было талантливого воспитанника, и она все же уговорила отчима отпустить пасынка в Москву, в торговую школу Ростовцева, находившуюся на теперешней площади Маяковского. Денег на учебу дал местный священник.

Весной 1917 года отчим пошел работать в охрану железной дороги. Семье пришлось уехать в Минск. Там Володя учился в частной гимназии. Вернувшись через год в Одинцово, окончил школу — к тому времени уже девятилетку, после чего поступил вначале в Московский железнодорожный техникум, а затем в Путейский институт. Институт окончить не удалось, так как отчим бросил семью, вся забота о которой легла на плечи юноши. Володя стал работать на кирпичном заводе, потом служил на железной дороге в Самаре, а в 1926 году возвратился к матери и устроился в одинцовское райжилуправление.

Тогда-то Володя и познакомился с молодым человеком Ваней Шапошниковым4, нтересовавшимся духовными вопросами и в конце концов приведшим нового друга в Высокопетровский монастырь. Во главе монастыря стоял епископ Варфоломей (Ремов). Володя стал бывать там все чаще — прислуживал, иподиаконствовал, получал начатки духовного знания. В Высокопетровской обители проживала группа монахов из закрытой в 1923 году Зосимовой пустыни (что на станции Арсаки) — иеродиакон Никита, ставший архимандритом Петровского монастыря, иеромонах Зосима, Герман (Полянский — родственник настоятеля церкви Благовещения на Бережках), а также архимандрит Агафон5. К последнему Володя почувствовал особое душевное расположение, исповедовался у него.

«Среди иподиаконов владыки Варфоломея, пожалуй, наиболее постоянными, стойкими были два юноши — Володя и Ваня. Володю звали «Володя черненький», так как был еще юноша «Володя беленький». Эти два собрата (Володя и Ваня) так были дружны между собой, что потихоньку их прозвали «нитка и иголка» — так они были единодушны и нераздельны. Оба они были духовными детьми батюшки Агафона, очень были ему верны и послушны, были приняты у него дома и на даче, куда он уезжал летом»6.

В 1927 году вышло постановление о том, что окончившие учебные заведения должны работать только по специальности, и Владимиру Ивановичу пришлось устроиться прорабом на строительстве и реконструкции Белорусской железной дороги. В 1933 году в связи с разгоном группы монахов во главе с епископом Варфоломеем Владимира Ивановича арестовали7 и через некоторое время выслали на три года — сначала в Вологду, затем в Котлас и, наконец, под Сыктывкар. В ссылке он сильно болел и недоедал, так что стал всерьез опасаться смерти — тем более что срок уже кончился, а его все не отпускали. Утешение Владимиру Ивановичу было послано в лице замечательного батюшки отца Луки, сказавшего: «Не бойся, ты не умрешь. Вот придет Благовещение — ты причастишься, пойдешь в ОГПУ, постучишь в окошко, тебе дадут документы, и ты уедешь». И точно, после соборования болезнь оставила Владимира Ивановича, а после Благовещения он получил право уехать. В Москве без прописки никуда не брали. Владимир Иванович некоторое время трудился на прокладке железной дороги Москва—Минск, а потом на строительстве жилья в Коптево от Боткинской больницы, куда его пригласил Борис Уткин, будущий священник (они сблизились еще в Петровском монастыре, где вместе иподиаконствовали). В Коптево в 1938 году Владимир Иванович женился8. Вскоре его начальник Кульбах перешел работать на станцию Сходня (там возводился дачный поселок) и взял Владимира Ивановича с собой. Тот поселился при стройконторе, ставшей впоследствии его домом на тридцать лет.

С началом Великой Отечественной войны Владимира Ивановича мобилизовали. Под Смоленском он сразу же угодил на передовую и был тяжело ранен в переносицу, отчего полностью утратил зрение. Последовала эвакуация в Москву, затем в Горький, где боец Смирнов пролежал в госпитале около года. Зрение, слава Богу, вернулось, но след от ранения остался на всю жизнь. С «белым билетом» Владимира Ивановича сначала прикомандировали к одному из эвакогоспиталей, потом определили кладовщиком на хлебозавод, потом послали на строительство жилого дома около Курского вокзала (к тому времени война уже кончилась). Здесь он опять, что называется, «попал в переплет». Одного из его прежних начальников (кажется, Кульбаха) обвинили в растрате. К следствию привлекли и Владимира Ивановича. Для защиты на суде требовались деньги. И вот в Новодевичьем монастыре, куда с целью их раздобыть «подельник» Кульбаха понес продавать духовные книги, ему встретился отец Александр Ветелев. Встреча была промыслительной: Владимира Ивановича уже давно тяготила жизненная суета, а отец Александр тут же пригласил его псаломщиком, и тот сразу согласился, честно предупредив, впрочем, что его могут осудить. Что и произошло: подследственный Смирнов получил три года ссылки, однако через месяц в связи со смертью Сталина был освобожден и вернулся прямо в Новодевичий монастырь, навсегда отныне войдя в лоно Церкви.

Отец Александр очень полюбил Владимира Ивановича и собирался сделать его диаконом, даже написал рапорт об этом Святейшему. Но вскоре отца Александра перевели в другое место. Сменивший его отец Валериан (Николаев)9 не хотел, с одной стороны, лишиться такого псаломщика, а с другой — и служившего в монастыре протодиакона Петра Зверева, обладавшего прекрасным голосом: именно на место Петра, страдавшего приверженностью к алкоголю, отец Александр и намечал поставить Владимира Ивановича, который уже свыкся с мыслью о служении у Престола в священном сане и весьма переживал, находя утешение у служившего в то время в Новодевичьем монастыре священника Иоанна Потапова10 — своего духовного отца. Отец Александр Ветелев, однако, обратился к своему другу, протоиерею Александру Толгскому, настоятелю храма Илии Обыденного, с просьбой взять Владимира Ивановича в помощники к престарелому протодиакону Николаю Николаевичу Орфенову11. Тот поначалу категорически отказал: «У меня уже есть кандидат!» Через несколько дней наступил праздник иконы Божией Матери «Нечаянная Радость». И вот вечером на всенощной в Новодевичий монастырь вдруг является человек из храма Илии Обыденного с известием, что завтра на литургии в этом храме Владимира Ивановича Смирнова будут рукополагать в сан диакона!

Так и случилось: 22 декабря 1954 года архиепископ Макарий (Даев) рукоположил В. И. Смирнова во диакона к храму Илии Обыденного.

По смерти протоиерея Александра Толгского настоятелем храма назначили протоиерея Николая Тихомирова12. 22 апреля 1962 года на Вербное воскресенье отца Владимира Смирнова рукоположили во иерея. Он стал третьим священником храма Илии Обыденного (вторым был отец Александр Егоров13, служивший здесь с 1951 года).

Какое-то нездешнее внутреннее спокойствие, бесконечное смирение и отзывчивость в сочетании с абсолютным самоотвержением неотразимо влекли людей к отцу Владимиру. Служение батюшки покоряло простотой и проникновенностью. Не получив даже семинарского образования, он тем не менее отличался столь широкой начитанностью и осведомленностью в богословских вопросах, какую не часто встретишь и у «академиков».

Шли годы. Отец Владимир продолжал жить на станции Сходня, где у него с матушкой была своя половина дома в небольшом саду. Когда ехать домой после службы оказывалось уже поздно, батюшка отправлялся ночевать к обитавшей рядом с храмом пожилой инокине алтарнице Зиновии или просил постелить ему постель в крестильной комнате. Зиновия, на протяжении многих лет одна справлявшаяся с многохлопотными обязанностями по алтарю, с 5 часов утра была в храме; вскоре отец Владимир приступал к совершению проскомидии. Постепенно подходили алтарники, певцы и чтецы левого клироса: художник Алексей Петрович Арцыбушев, Павел Иванович Аристархов, теноры — Иван Иванович Шапошников и Алексей Павлович, бывший мастер завода «Серп и Молот» (умер в 1980 году), за которыми в хоре тянулся и автор этой статьи, басы — математик Николай Сергеевич Ермонский14, инженер Дмитрий Сергеевич Левшинский (умер в 1989 году), Алеша (ныне доктор архитектуры Алексей Серафимович Щенков) и другие. Из женщин запомнились: Антонина Ивановна Розанова, Елена Ивановна Оболенская15, Татьяна Николаевна Протасьева16. Частенько бывала и матушка отца Владимира Зинаида Карловна (1-й голос), Ольга Алексеевна с Александрой Александровной (обе пели 2-м голосом, обе вместе попали под машину и скончались 2 и 3 марта 1985 (?) года). Позднее, в конце 1960-х годов, в хоре стала петь студентка Инна, ставшая потом женой отца Валентина Асмуса. Сначала нами руководила весьма пожилая женщина Софья Григорьевна Липатова (умерла в 1986 году); затем Милица Андреевна (в монашестве Серафима, умерла в 1991 году), а после нее Галина Михайловна Мельгунова (умерла в 1997 (?) году), которая позже пела у отца Валериана Кречетова в Отрадном. Всех их при надобности могла заменить худенькая и энергичная старушка Елизавета Александровна Грошева — ближайшая и, пожалуй, старейшая духовная дочь батюшки Владимира.

Апостол и шестопсалмие читали, как правило, Алеша, Алексей Павлович, Иван Иванович, а иногда и Николай Сергеевич. По большим праздникам за поздней литургией Апостол читали басы из правого хора (под руководством Валерия Григорьевича Каткова17) — покойные ныне Александр Николаевич Попов18 или Борис Петрович Шифрин, племянник знаменитой артистки Большого театра Н. А. Обуховой (о чем он любил напоминать), состоявший в хоре МХАТа — несравненный рассказчик, знаток церковной жизни Москвы со времен Патриарха Тихона. В басах стоял и Алексей Николаевич Скороспелов19.

В 1960—1970-х годах в Ильинском храме пели тенор-альтино (!) из хора В. С. Комарова Алексей Иванович Шибалкин, одновременно состоявший в хоре Государственного Комитета по радиовещанию и телевидению, а также тенор Олег Георгиевич Батурин20. Из женщин21 я знал только двоих: Веру Хохлову22 — по вечерней музыкальной школе № 10, где мы занимались вокалом у Ирины Дмитриевны Микитко, супруги известного протоиерея Николая Эшлимана, и Людмилу Георгиевну Стальскую, впоследствии преподававшую в регентском классе при Московской духовной академии и регентовавшую в Подмосковье.

Но вернемся к батюшке, которого в последнее десятилетие жизни ждали нелегкие испытания. Году в 1973-м кому-то для чего-то понадобился его домик на Сходне. Отец Владимир с матушкой Зинаидой Карловной был вынужден покинуть родное гнездо и переехать в Люберцы в стандартную пятиэтажку. Года через два, садясь в автобус, он поскользнулся и ногой попал под колесо — с тех пор нога стала побаливать и плохо слушаться. 1 декабря 1976 года последовала смерть инокини Зиновии — верной сподвижницы и сомолитвенницы по алтарю, заботливого друга не только отца Владимира, но и всех сослужителей его. И, наконец, летом 1978 года у батюшки случилось нарушение мозгового кровообращения, вызвавшее почти полную потерю трудоспособности. Постепенно он несколько оправился, однако передвигался еле-еле. Слава Богу, хоть речь сохранилась. Отцу Владимиру пришлось уйти на пенсию. На освободившееся священническое место посвятили диакона Петра Дьяченко23. В свою очередь, на место отца Петра, продолжавшего служить в храме Илии Обыденного до своей преждевременной кончины (1991), в качестве диакона прислали из Академии студента 1-го или 2-го курса отца Николая Важнова24.

Отец же Владимир Смирнов в течение трех лет с покорностью нес ниспосланный ему крест — находиться вдали от родного храма, где теперь он мог бывать лишь по большим праздникам несколько раз в году. Это «заключение» скрашивалось заботливым уходом матушки Зинаиды Карловны, приездами сына с внуком и посещениями духовных детей. К маю 1981 года силы окончательно покинули батюшку, он слег, чтобы больше не встать. 1 июня сердце отца Владимира остановилось. 3 июня гроб с его телом доставили в храм. Панихиду отслужил отец Владимир Воробьев, духовный сын покойного. На отпевание, совершенное причтом храма во главе с настоятелем отцом Николаем 4 июня, в Вознесение, прибыл Высокопреосвященнейший митрополит Минский Филарет, пожелавший попрощаться с батюшкой, которого всегда любил и уважал. Здесь же находились духовные дети и близкие отца Владимира: протоиерей Николай Ведерников, иереи Кирилл Чернетский, Сергий Брздыка25 и другие. Всего в отпевании участвовало девять священников и пять диаконов.

Прочувственное слово об усопшем произнес отец Сергий Брздыка: «Он был проповедником, который проповедовал слово Божие не только во время богослужения, но и при совершении треб. Многим памятны его слова и при отпевании, и при венчании, и при других богослужебных моментах, и во внебогослужебное время. Он старался привести людей ко Господу и был большим душепопечителем. Он много сил, много времени отдавал окормлению своих духовных детей, и даже, может быть, больше сил, чем их у него было. И он не только окормлял, но и при помощи своих многочисленных духовных чад старался оказать помощь страждущим и одиноким, больным, нуждавшимся людям, причем делал это разумно и вдумчиво. И вот такая самоотверженная его жизнь, такое самоотверженное несение евангельского подвига, конечно, ослабило его силы. И сейчас мы провожаем отца Владимира в последний путь как пастыря доброго. И еще хочется сказать, что в последние годы отец Владимир очень тяжело болел, и болезнь эта была вызвана не только переутомлением, но и, может быть, многими скорбями, потерей близких и тем, что самоотверженный пастырь страдает за грехи своих пасомых. Он покрывал большой любовью грехи приходивших к нему, и эти грехи уязвляли его дух и тело. И вот сейчас, прощаясь с нашим дорогим собратом, а вы — со своим пастырем, отцом Владимиром, мы будем молиться о прощении ему вольных и невольных грехов, а сами попросим у него тоже прощения, чтобы своей любовью отец Владимир покрыл наши преступления и прегрешения против него. И верим, что душа его пойдет к Престолу Господню, а любовь, которая никогда не умирает, любовь его останется с нами, и его молитвы всегда будут охранять и покрывать нас. Аминь».

Похоронили протоиерея Владимира Смирнова на Ваганьковском кладбище в Москве.

Московский журнал № 6, июнь 2003.

 http://www.mj.rusk.ru/03/6/mj6_4.htm

Протоиерей Андрей Суховской, настоятель храма Покрова Божией Матери с. Усть-Кокса Алтайской обл.

ОТЕЦ ВЛАДИМИР СМИРНОВ

Летом 2000-го года в храм Покрова Божией Матери, где я служу уже восьмой год, пришло письмо. Храм наш расположен в Горном Алтае, почти на берегу почитаемой на Алтае реки Катуни и сравнительно недалеко от горы Белухи.

Письмо написал мой старый знакомый, которого я не видел уже десяток лет, художник Алексей Арцыбушев. Вместе с письмом была прислана и написанная им небольшая книжка "Матушка Ев­докия" — об удивительных верующих православных храма в горо­де Самарканде, а главное — о его настоятеле, архимандрите Серафиме, которого Господь сподобил меня увидеть в доме у автора письма и книги. Там же упоминается и наш многолетний духовник отец Владимир Смирнов, о котором меня просили рассказать для данного сборника.

Отца Владимира я знал с ранней юности и на протяжении более двадцати лет. С детства моя бабушка, Ольга Петровна Суховская, водила меня в храм Илии Обыденного, что расположен недалеко от храма Христа Спасителя. Запомнились многолюдные праздничные службы, которые совершал многолетний настоятель храма, отец Александр, с сонмом духовенства. Это был маститый мит­рофорный протоиерей, с тремя наградными крестами, известный в Москве как прекрасный проповедник. Храм Илии Обыденного часто называли неправильно храмом "Нечаянной Радости" — из-за чтимого чудотворного образа Божией Матери. Храм привлекал в те годы московскую интеллигенцию. И вот, после смерти протодиакона отца Николая сюда был направлен новый диакон отец Владимир Смирнов. До этого инженер-строитель, он дважды был арестован, последний раз в 50-е годы. Был возвращен на свободу после смерти И.В. Сталина. Знаменательно, что будучи еще в тюрьме и не зная о кончине Сталина, он увидел сон: как будто идет он рядом с Кремлем и видит в растерянности идущего Сталина, с которым здоровается и помогает ему найти дорогу. И здесь приходит весть о его кон­чине. Через некоторое время отец Владимир был освобожден.

Отец Владимир с детства был верующим и давно хотел стать священнослужителем, но обстоятельства не позволяли этого. Это же событие в его жизни как бы подвело черту под его прошлой светской профессией и направило мысль на достижение священства.

Вспоминая длительное и многолетнее наше общение, трудно выделить какие-то яркие эпизоды. Общение происходило то чаще, то реже по моей вине, но я всегда был уверен, что сколько бы вре­мени ни отсутствовал, меня согревала мысль, что в храме я всегда встречу любовь и радость отца Владимира.

Долгие годы он был диаконом и уже в это время обращал на себя внимание глубокой молитвенностью и не формальностью свое­го церковного служения. Он жил под Москвой, и ему приходилось заполночь вставать, чтобы читать правило к Причастию и с первы­ми электричками приезжать в Москву.

Ектении его были проникновенны, и в них звучала какая-то особая любовь к Господу и Матери Божией. Некоторых даже смущала эта непосредственность обращения.

К сожалению, нередко в алтаре, во время чтений в храме, мож­но слышать разговоры среди священнослужителей, но отец Владимир по возможности всегда отходил в сторону и горячо молился, вслушиваясь в каждое слово чтений, нередко становясь на колени. Хотя все духовенство храма отличалось глубокой верой, но и среди них отец Владимир выглядел необычно. А всегда то, что необычно, вызывает непонимание и насмешку.

В чем же была эта необычность среди в общем-то верующих и посвятивших всю свою жизнь Богу батюшек? Может быть, тем, что у отца Владимира вера была очень реальной и он как бы нахо­дился постоянно перед лицом Господа, Матери Божией и святых. Еще диаконом его приглашали многие, ищущие духовного, люди, среди них была одна дама, которая была известна своим богоискательством еще в 20-е годы, к сожалению, не помню ее имени. Она в свое время заинтересовалась главой обновленцев, митрополитом Александром Введенским, и пригласила его к себе в дом. Он приехал верхом на коне, с хлыстом в руках, в костюме жокея. Увидев его, эта дама сказала, что митрополиты с хлыстиками ей не нужны, и закрыла перед ним дверь. У этой дамы работала женщина, которую звали Гашенькой и которая была теткой известного священни­ка-правдолюба. В последующем он и еще один священник напишут печально известное письмо Патриарху.

Повторяю, еще диаконом отец Владимир посещал этот дом, хотя со многим был не согласен. Но он как бы уменьшал отрицатель­ное в людях и усиливал в своем восприятии положительное в них. Его любимыми словами были: "Покроем любовью". Это уменьшение негативного было вызвано не тем, что отец Владимир не заме­чал его: об этом он мог даже и высказаться, но очень просто и без осуждения. Он любил, уважал и видел Образ Божий в человеке, ко­торый для других, быть может, был затемнен недостатками, греха­ми, а для отца Владимира был виден в первую очередь. И будучи священником, это его качество привлекало к нему многих и многих людей, ходивших различными религиозными путями. Он не был миссионером, но узнав о нем, о его огромной любви ко всем заблуд­шим, к нему стали обращаться и теософы, и баптисты, и рериханцы. Среди них была и вдова Андрея Белого, и многие другие. И ско­рее всего не слово отца Владимира, а живой пример православной веры приводил к тому, что все эти люди приходили ко Христу в ис­тинном православном понимании веры.

Об одном случае хочется рассказать особо.

Как-то к отцу Владимиру обратилась одна женщина, с которой мне пришлось познакомиться спустя несколько лет. Этот рассказ я слышал и от нее, и от отца Владимира. Эта женщина была кинорежиссером, активным общественным деятелем и дочерью знамени­тых людей. Она была совершенно далека от православной веры. И вот ей снится сон, будто стоит она в храме в подвенечном платье, слышатся венчальные песнопения, и ее руку берет ослепительно белая рука. Лица и фигуры она не видела, только чувствовала креп­кую и любящую руку. Проснулась под впечатлением, которое не давало ей покоя длительное время. По воле Божией, через своих знакомых она встречается с отцом Владимиром, и он объяснил ей сон в том смысле, что она должна принять Святое Крещение. На что женщина ответила, что это невозможно, так как она атеистка. Уже позже, через несколько лет, она вновь пришла к отцу Владимиру и сказала ему, что все совершилось по его слову и жизнь ее совершенно перевернулась. Теперь она уже не мыслит свою жизнь без Христа и Православной Церкви. Ныне она активный деятель Православной Церкви.

Отец Владимир был удивительным исповедником. И когда он исповедовал в священническом облачении, то действительно чув­ствовалось вполне реально, что Сам Господь говорит через него больше, чем это вмещается в сознание батюшки. И для каждого человека он находил именно те слова, которые были нужны только им. Это меня в первое время очень изумляло. В храме батюшка говорил очень мудрые и глубокие вещи, но как-то больше того, что по человечности своей знал и понимал. А потом, во время личной беседы где-нибудь за столом, он по данному поводу мог сказать совер­шенно иное, соответствующее его личному мнению; а когда ему напоминали о его ином мнении и вопросах в храме, он не возражал, а просто говорил: "Разве?"

Отец Владимир был удивительным молитвенником, который не отказывал людям в молитве, даже в очень трудных случаях. Один раз к нему обратилась женщина, которой пришлось долго беседовать с ним. Она рассказала историю. У нее умерла мать. Она очень тосковала по ней и ей очень хотелось увидеть ее во сне и пообщаться с ней. Для этого она обратилась к мистике и применила не разрешенный Церковью прием. После этого она видит сон. К ней приходит мать. Обрадовавшись ей, она накрывает стол к чаю, беседует с ней, забыв, что она умерла. Внезапно входит в комнату незнакомый и очень неприятный человек. Мать, улучив момент, шепчет ей на ухо, что от этого человека ей грозит опасность и что его надо выставить из дома. Внезапно мать исчезает, а дочь остается один-на-один с этим человеком. И тут он говорит ей, что выпол­нил ее желание и теперь для нее настало время выплатить свой долг ему. С этими словами он берет ее за руку, выводит на улицу и заводит в какую-то подворотню; в этот момент она куда-то провалива­ется и начинает лететь, видит вокруг себя картины, напоминающие сцены из "Ада" Данте. С этим она просыпается.

Встав с постели, она с удивлением видит накрытый стол и стоящие там три чашки с недопитым чаем. После этого происшествия она начала слепнуть и по совету близких обратилась к отцу Влади­миру. После длительной беседы, исповеди и Причастия, горячих многодневных молитв отца Владимира ей стало значительно легче, и зрение стало восстанавливаться. Мне пришлось находиться в храме и поджидать отца Владимира, пока он беседовал с ней. Мы с ним должны были куда-то ехать и запаздывали, а отец Владимир все не мог освободиться, забыв о нашей поездке. Позднее он мне, как врачу, рассказал услышанное, а еще через некоторое время мне пришлось лечить эту женщину. Я своими глазами видел ее квартиру, обстановку и услышал вновь эту историю.

Мне плохо помнятся другие аналогичные случаи, но их было очень и очень много.

Вспоминаются приезды на Сходню, где долгие годы жил отец Владимир, беседы и исповеди в его келье, а затем гостеприимство его матушки Зинаиды Карловны.

С новым поколением духовных чад отца Владимира я познако­мился во время его переезда в Люберцы, где ему предоставили квартиру, отобрав сельский участок для дач каких-то высокопоставленных лиц. С одной стороны, отец Владимир скучал по земле, по старому дому, но, с другой стороны, жизнь в деревенском доме с годами, наверное, была бы трудна для него. Вещей в доме было немного. Запомнилась большая библиотека, большею частью оставшаяся от духовного отца, священника Иоанна Потапова.

Помощниками отца Владимира в последние годы были моло­дые его чада, недавно пришедшие в Православие. Часть из них сейчас священствует и в России, и за рубежом.

Последние годы своей жизни отец Владимир болел. Отчасти это было вызвано тем, что он никогда не щадил себя и, будучи уже немолодым, уставая от службы, не умел отказывать тем, кто просил его навестить больного на дому и т. д. Будучи третьим священником в храме, он часто нес самые трудные послушания по службе. Один раз во время службы с ним случился приступ нарушения мозгового кровообращения. В самое последнее время он значительно ослабел и слег. И вот пришло известие о кончине отца Владимира. Ког­да я приехал, он был уже облачен по всем правилам и лежал в гробу. Я остался на ночь читать Евангелие. Была удивительная тишина и это было подлинное прощание с батюшкой здесь, на земле не было чувства расставания, он оставался где-то рядом, возможно ближе и роднее, чем те, с кем приходилось встречаться здесь, на земле.

И сейчас, во время службы в нашем маленьком и далеком от Москвы храме, я постоянно ощущаю наполненность храма и алтаря близкими по духу людьми, которые или живут далеко, или ушли в вечность. И среди них постоянно рядом находится отец Владимир. Он как бы сослужит и помогает своей любовью и духовным советом.

Профессор математики Сергей Влэдуц, г. Марсель

Отец Владимир

Очень трудно писать про батюшку отца Владимира — боишься, что твое недостойное слово заслонит его сияющий образ. Для тех, кто знал батюшку, никакие внешние слова не нужны, они навсегда хранят воспоминания о нем в сокровенностях своих сердец. Эта трудность усугубляется тем, что батюшка был бесконечно прост — евангельской простотой. В нем не было ниче­го внешнего, впечатляющего и поражающего воображение: ни бо­гатой богословской эрудиции, ни особых телесных подвигов, ни явственной прозорливости. Его слово всегда было очень просто по форме, в нем не было никакой авторитарности, нажима, запрета. Однако действовало это слово как "меч обоюдоострый", проходя до глубины сердца, отсекая от него грех и нечистоту. При этом батюшкино слово было настолько полно, как и он весь, евангельской любовью, что — очищая и обновляя, — воспринималось как "глас хлада тонка".

Мне привелось общаться с батюшкой относительно недолго: я пришел в Церковь всего за несколько лет до его кончины. Многое из того, что я слышал от него в эти первые годы моего пребывания в Церкви, "дошло" до меня только гораздо позже. Но с течением лет стал гораздо яснее и гигантский масштаб его личности. После физической кончины отца Владимира наше общение не прервалось. Когда у меня и в моей семье, у моих близких наступает недоумение, когда нас захлестывает море проблем здешней временной жизни, мы приходим и молимся на могилке батюшки на Ваганьковском кладбище.И никогда это не бывает бесплодным: тот дух любви и мира, который был так свойственен ему при жизни, не оставляет и теперь приходящих для молитвенного общения с отцом Владимиром.